00/24: Интервью

01/24: Юр. Аввакумов - РаЗНое

02/24: Илья Уткин - меланхолия

03/24: Игорь Пальмин - Русский модерн: поДРОБНОСТИ

04/24: Юрий Пальмин - ЧертаНово

05/24: Борис Томбак - Б. ИЛЛЮЗИЯ

06/24: Александр Ермолаев - ФРАГМЕНТы 58/00

07/24: Сергей Леонтьев - БАШНЯ

08/24: Игорь Мухин - МОСКВА light

09/24: Валерий Орлов - ЗакрытыйГород

10/24: Олег Смирнов - Город_Герой

11/24: Михаил Розанов - ЭСТАКАДА

12/24: Анатолий Ерин - д. ГЛАЗОВО

13/24: Дмитрий Конрадт - проЛЕТы и проЕМы

14/24: Александр Слюсарев - поСЛЕДСТВИЯ

15/24: Валерий Сировский - Храм_Город

16/24: Семен Файбисович - мои ОКНА

17/24: Ричард Пэйр - Русский Конструктивизм: Провинция

18/24: Евгений Нестеров - ФАБРИКА

19/24: Владислав Ефимов - По Ленинским Местам

20/24: Катя Голицына - переУЛОК

21/24: Владимир Куприянов - ОПИСИ

Двадцать первая экспозиция двухгодичного выставочного марафона «24» Юрия Аввакумова «Описи» не в пример обыкновению сделана в цвете. Иначе нельзя. Отец Павел Флоренский писал в своей работе «Иконостас»: «Просанкиренное лицо есть конкретное ничто его. Когда санкир просохнет, то контуры лица, внешние и внутренние, проходятся краской, то есть переводятся из отвлеченности в первую ступень наглядности, так, чтобы лицо получило первое расчленение. Эти цветные линии носят название описи».

Фотограф Владимир Куприянов не только расстался с традиционными черно-белыми медитациями, характерными для проекта «24», но отчасти нарушил и саму его концепцию. «Описи» к собственно архитектурной фотографии, как это требуется, в сущности, не относятся. Несмотря на встречающиеся изображения сводов, порталов, колонн и фронтонов, художественные рефлексии у нынешнего экспонента чисто живописные.

Куприянов снимает кривую кирпичную кладку, выбоины в сводах, осыпающуюся штукатурку и смывшиеся краски. Он делает это так, чтобы сквозь всю эту гибнущую аварийную ветхость еле проступал лик уже не ясно какого святого, тень крыла архангела, руки и нимб Богоматери или птица-феникс.

Небо от земли, горнее от дольнего, алтарь от храма могут быть отделены только видимыми свидетелями мира невидимого, – живыми символами соединения того и другого…

Так называемый архитектурный снимок фотограф вернул к плоскости, к отвлеченности древней иконописи, от которой пошло и название его экспозиции. Но если для иконописца термин «опись» обозначал начало живописания, то у Куприянова речь, на первый взгляд, идет об истлении. Фрески, привлекшие внимание мастера, изветшали уже до такой степени, что контур не всегда различим, краски шелушатся, а лики рассыпались блеклыми паззлами, сквозь которые проступают предшествующие росписи или кромешность строительной закраски. Но, вглядываясь во все эти дотошно снятые разрушения и расслоения, понимаешь, что они куда лучше самой сусальной картинки софринской работы возвращают нас к «конкретному ничто» иконописи. Вдохновенный человек, пожалуй, увидит за этой абсолютной пустотой Бога, но пристальный созерцатель аввакумовских выставок в который раз разглядит за ней любимую героиню аввакумовского проекта – Смерть.

Юрий Лианов. СЛОИСТАЯ СТРУКТУРА СМЕРТИ. Газета.ru. 27 Февраля 2002


На сцене современного искусства фотография выглядит исторически победившей и уже слегка пресыщенной своей победой технологией. Ее период "бури и натиска" остался в прошлом столетии, где она в результате оказалась не только одним из самых актуальных языков, но также стала источником новой мифологии, сформировав особую эстетическую парадигму. Этот фатальный мифологизм фотоизображений генерирует очевидная двойственность их природы, неуловимый "алхимический сплав" всепроникающей фантазматики и протокольного документализма.

Новый век принес в артистические фотостратегии не слишком много перемен, и в рамках "онтологической" интерпретации работа с фотографией по-прежнему балансирует между концепциями Барта и Бодрийара. Для последнего фотоснимок (в широком смысле) - это то, что осталось от "реальности", ее галлюцинаторно- эйфорический заменитель, новый источник желаний и соблазнов, где даже фобии приобретают гипнотично-искусительный оттенок. Для Барта, напротив, сущность фотографии связана с моментом фрустрации и реконструкции опыта страданий. В современных практиках бодрийаровский "сюрреализм" безоговорочно преобладает над бартовской "экзистенциальностью", и редкий случай обращения к ней выглядит едва ли не "еретическим" жестом.

Роль такого "еретика" на фоне господства гламурно-психоделического канона выбрал себе Владимир Куприянов. Художник последовательно возвращает фотографию ее тайной страдальческой природе, отнюдь не спекулируя на ложной сентиментальности зрителя, а заставляя "страдать" саму технологию, инспирированный открытием Дагерра феномен. В его прежних замыслах инсталяционный хай-тек неизменно превращался для фотографии в подобие пыточной камеры или прозекторского зала, где она (фотография) "расплачивалась" за свою слишком успешную и безответственную судьбу.

Представленный проект вносит в авторскую стратегию несколько принципиально новых аспектов. В нем нет больше никаких истязательно-репрессивных конструкций: видны лишь "пассивная" работа камеры и в буквальном смысле кричащий от боли предмет фотофиксации. Снятые в заброшенных церквях забытых и запустевших деревень искалеченные фрески. Образы ангелов, апостолов, святых со следами не легендарно-канонических, но физических увечий могут невольно спровоцировать у зрителя банальную, сусально-драматическую "интеллигентскую" рефлексию о "поруганных национальных святынях", "преступно брошенном и гибнущем наследии" и т.д. Между тем, несентиментальный и вдумчивый Куприянов от подобного пафоса предельно далек. Его интуиция много парадоксальней и именно здесь становится максимально фотографической. Как ни экстравагантно и цинично это покажется на первый взгляд, художнику важен как раз суммарный, разрушительный эффект работы времени и людей. Гипнотическая, "запредельная" странность этих давно забытых и предоставленных самим себе изображений, как бы уже не предназначенных для человеческого глаза. В этом тихом, отчужденно-самодостаточном и, как не кощунственно это прозвучит, "монструозном" успокоении православных святых для автора неожиданно "проявляются" христианские "пророчества" о… самой фотографии. Так ее первый сакраментальный образец, неразрывно связанный именно со страданием, можно усмотреть в "Туринской плащанице", на которой мистическим образом отпечаталось изображение мертвого Христа. В то же время византийский богослов и "теоретик" иконописания Псевдо-Дионисий Ареопагит рассуждал об образах "подобных" и "неподобных", которым лишь для удобства восприятия и сохранения тайны следует предавать человеческие черты. Кажется, именно эту тайную жизнь вернувших себе "неподобный" образ внеземных существ - Чинов небесной иерархии - и удалось запечатлеть камере Куприянова. Запечатлеть вместе с неприветливой сущностью собственного искусства.

Сергей Епихин. ФОТО-КАМЕРА ДЛЯ ПЫТОК И ОТКРОВЕНИЙ. Арт-хроника №1. 2002


Павел Флоренский называл описями цветные линии, переводящие отвлеченные контуры иконописных ликов в «первую ступень наглядности». В своей фотосерии Куприянов рассказывает об обратном: о драме истончения алтарной фресковой живописи, возвращения ее в мир невидимого. Съемка в заброшенных, разрушающихся храмах напоминает кадры из фильма Феллини «Рим»: прямо на глазах тают потревоженные людьми и стихиями гениальные фрески. Остается лишь стена плача.

Сергей Хачатуров. АФИША. Время новостей. 1 марта 2002


Эстет-рукодельник Владимир Куприянов, делающий из фотографий многослойные полупрозрачные объекты, вдруг выступил в роли краеведа-фотодокументалиста из регионального отделения Общества охраны памятников. Он отснял остатки (вернее, останки) фресок заброшенных церквей Ростова Великого. Краски настенных росписей шелушатся и опадают, оголяя кирпичную кладку. Слой за слоем — так что от «слоистости» Куприянову никуда не уйти. Только теперь она не результат эстетических экспериментов, а горький плод небрежения историей.

Александр Панов. ЭКСПОЗИЦИИ - ЛУЧШИЕ ВЫСТАВКИ. Еженедельный Журнал. 3 марта 2002


Пустые церкви вдоль заглохшего старого тракта Владимир Куприянов обнаружил потому, что у него рядом дача. В течение пяти лет он изредка наезжал сюда, фотографировал шелушащиеся росписи мертвых храмов, обнажающийся кирпич, лики угодников, сбитые руками местных комсомольцев, канувших в Лету. На шестой год странных археологических экспедиций сделал выставку - у куратора Аввакумова, в цикле архитектурной фотографии. Наверное, из-за кирпича.

Обычно Куприянов изобретательнее. Своими оптическими фокусами и знаменит. Куприянов печатает фотографии на прозрачных пленках, складывая из них потом большие стереоскопические картины в тяжелых рамах. Устанавливает перед маленькими снимками столбик стеклянных пластинок, расслаивая снимок на множество переливающихся фрагментов - так, что сложить целое можно лишь в воображении. Просто снимком самим по себе вообще мало интересуется. Просто так камеру в руки не берет. Для Куприянова "просто фотография" банальна. Так представлялось, по крайней мере. А сейчас Куприянов готовит целую выставку "просто фотографий", и представления, стало быть, нуждаются в корректировке. Но что может объединять стереоскопические пленки, стеклянные столбики и отслаивающиеся кусками фрески, дотлевающие эпохи, невидимые взгляды, утонувшие в темных ликах? И красный кирпич?

Граница. Ощущение предела. Готовное напряжение перед тем, что вот-вот случится и что будет равно превращению, метаморфозе. Словно дрессировщик, Куприянов воспитывал своими оптическими агрегатами вкус к мышечной и интеллектуальной работе, составляющей суть зрения и узнавания. Растягивал мгновенные процессы, делил и закольцовывал части, заставляя зрение крутиться в иллюзорной карусели и опаздывать за мыслью. В некотором смысле - позволял предсказывать будущее, недалеко, на тот дополнительный квант времени, который потребуется уловленному им зрению для освобождения. Но в старых церквях на забытой дороге все было готово еще до того, как Куприянов приобрел в окрестностях дачу. Так что оставалось поступить просто. Настолько просто, насколько прост сам автор.

Константин Агунович. ОПИСИ. Афиша. 4 - 17 марта 2002


На сей раз свое видение архитектуры представляет Владимир Куприянов - фотограф, выставлявшийся практически во всех странах Европы, а также в американском Visual Art Center. Для проекта Юрия Аввакумова Владимир Куприянов сделал серию фотографий полустертых фресок заброшенных храмов и назвал ее "Описи". В искусствоведческо-церковной терминологии описями называются цветные линии, которыми прописываются лики святых по санкиру - первому цветному слою фрески. На фотографиях Куприянова фрески существуют совершенно отдельно от плоскости стены. На них действительно остались только описи, а не фреска целиком. Осыпается масляная краска, которой в атеистические времена замазывалась иконопись, вместе с краской осыпаются еще более поздние надписи, вроде признаний в любви к группе The Beatles. Постепенно открывается лик святого. В древних храмах является вся многослойность жизни - от святого Николая до не святого Джона Леннона. Эту многослойность и показал Владимир Куприянов.

Н. Ф. ЛИНИИ ЖИЗНИ. Итоги. 6 марта 2002


(Выставка)

22/24: Денис Летбеттер - МОСКВА/2

23/24: В. Нилин - М Ж

24/24: Карл де Кейзер - ЗОНА

25/24: Марина Цурцумия - СВОД

26/24: Сергей Чиликов - отЛИЧия

27/24: Наталия Жерновская - АКАДЕМИЯ

28/24: Алексей Шульгин - МОНТАЖ

29/24: Андраш Фэкетэ - Адресные Планы

30/24: Владимир Антощенков - КЛАДКА

31/24: Академия Архитектуры - МАРХИ

32/24: Игорь Чепиков - Город Курорт

33/24: Алексей Народицкий - МАРЬино

34/24: Игорь Лебедев - СПБарокко

35/24: Александр Бродский - неПроявленное

36/24: Александр Джикия - Верхняя Точка